Как изменится Небесный град
Павел Филонов. «Формула весны», 1927-1929
Фото: Павел Филонов
Рядом с реальным городом у нас на глазах вырос город виртуальный, и можно с большой уверенностью утверждать, что эта пара теперь просуществует неопределенно долго. Даже более определенно — эта пара и есть город будущего при любом варианте его развития
«В рассказе Фицджеральда „Мой невозвратный город” герой поднимается на вершину Эмпайр-стейт-билдинг и, удрученный, понимает, что его город не безграничен. А едва он с ужасом осознал, что Нью-Йорк, в конце концов, лишь город, а не вселенная, вся та блистательная постройка, которую создало его воображение, с треском рухнула наземь. Я вдруг с ужасом осознал, что Интернет тоже имеет ограничения. Однако, что странно, это не какие-то абстрактные границы, а вполне физические. Мой Интернет в буквальном смысле слова вдруг распался на фрагменты. Теперь у него были отдельные области, отдельные места. Теперь он напоминал город даже сильнее, чем мне казалось раньше». С этого абзаца Эндрю Блам начинает свою довольно увлекательную книгу «Сеть. Как устроен и как работает Интернет».
Аналогия между городом и сетью распространена, но, мне кажется, вызвана не столько сходством, сколько соседством — интернет не очень похож на город, но располагается рядом. Интернет вырос из вещей практических и недавно: сначала из военных соображений и нужд госсвязи (1960-е), потом для координации научных исследований (1980-е), потом для совместной работы на единых (финансовых, проектных, графических и т. д.) платформах (1990-е), далее для торговли и развлечений (2000-е), теперь для всего. Сегодня, однако, все прикладные задачи сети выглядят само собой разумеющейся периферией. Люди, разумеется, работают, покупают, учатся, получают информацию, связываются друг с другом, развлекаются и самовыражаются в сети, но этим не описывается суть их занятий. Они живут в сети. Это параллельный физическому мир их существования.
Конечно, это мир скорее городской, чем нет. По трем параметрам: интенсивность темпа жизни, разнообразие и анонимность жителей. Эти качества еще Георг Зиммель, основатель городской антропологии («Большие города и духовная жизнь», 1903), определял как свойства именно городского сообщества в отличие от сельского.
Однако дальше аналогия хромает. Блам в своей книге подробно описал морфологию мирового интернета и связал ее с реальной географией. Он цитирует интервью с главным картографом мирового интернета Маркусом Крисетья: «Если взглянуть на „облако” Интернета, можно заметить весьма отчетливую структуру из узлов и лучей, причем как на операционном (сетевом), так и на физическом (геополитическом) уровне. Структура Интернета имеет в своей основе ячеистую сеть, соединяющую крупнейшие пункты и города в той или иной части света. Например, Кремниевую долину, Нью-Йорк и Вашингтон, Лондон, Париж, Амстердам и Франкфурт, Токио и Сеул». Однако в самих этих городах узлы и лучи располагаются где-то в промзонах, на окраинах, на задах, полностью игнорируя их морфологию. В Вашингтоне находится крупнейший или во всяком случае старейший узел интернета MAE-East, однако располагается он вовсе не рядом с Белым домом, а в пригороде, на Тайсонс-Корнер, неподалеку, впрочем, от зданий ЦРУ (на этом соседстве основаны подозрения конкурирующих спецслужб, в частности наших, в том, что весь интернет — произведение ЦРУ и контролируется им). «Если вы интересуетесь контрразведкой, то Тайсонс-Корнер может оказаться для вас занимательным. Здания, окруженные парковками, кажутся совершенно герметичными за своими плоскими стеклянными фасадами. Архитекторы как будто старались сделать их не только непроницаемыми, но и максимально безликими. Они разработаны в соответствии с особыми требованиями правительства к помещениям, где могут храниться секретные сведения». Пожалуй, только Доклендс в Лондоне, где расположился другой важнейший мировой узел сети, в результате этого преобразился и стал сравнительно респектабельным новым городским районом, но когда сеть туда только заходила, это были полузаброшенные доки. На самом деле миру, который открылся Бламу, от города нужно очень мало — много энергии и пустые ангары. Остальной город не нужен.
Когда мы говорим, что интернет похож на город, мы что имеем в виду — весь интернет похож на город или интернет Нью-Йорка похож на Нью-Йорк, а интернет Сеула на Сеул? В сети, на мой взгляд, бессмысленно искать аналоги квартир в виде личных страниц, общественных зданий в виде сайтов и порталов, поселений в виде программных семейств или социальных сетей, аэропорты и хабы в виде интернет-узлов. Хотя у программистов в ходу слово «архитектура», эти аналогии мало проясняют суть дела — квартира редко сплошь завешивается вашими упражнениями в версификации или проклятиями оппонентам. Этот город состоит не из тел, но из голосов, голоса соединяются не географией, а способностью слышать друг друга. Так что именно вся всемирная сеть имеет некое сходство с городом, а не каждый город по отдельности связан со своим виртуальном аналогом. И этот единый град, расположенный над всеми городами мира, наводит на некоторые размышления.
Другой отец социологии Эмиль Дюркгейм когда-то описывал социальную функцию веры как объединение социума. «Функция сакральности — объединение людей в нравственные сообщества. Религия — это зеркало, в котором общество любуется на свое отражение». Развивая тот же тезис, Юваль Ной Харари определил способность человека создавать интерсубъективные феномены — объекты, которые существуют в головах многих людей и существование которых в реальности недоказуемо,— как видовое преимущество homo sapiens, благодаря которому очень разные незнакомые друг с другом люди могут эффективно действовать вместе. Сеть связывает людей, не менее чужих друг другу, чем, скажем, христиане, а то и более. Конечно, сеть для нас сегодня выигрывает в степени своей реальности, но в каком-то смысле это именно интерсубъективный феномен. Ее тоже нельзя потрогать, взвесить, унюхать, а кроме того, у нее есть свойства, которые пусть не без эпатажа, но можно назвать сверхъестественными. Она знает ответы на все вопросы, она способна доставить вам более или менее любые блага, она мгновенно переносит вас в любое место, она дает вам бессмертие хотя бы в виде виртуальной личности.
Кевин Келли, один из гуру Кремниевой долины, проанализировал на основе рисунков респондентов, как люди представляют себе интернет: «одни воображают его как решетку, кольцо или звезду; другие — как облако или сферическое подобие Солнца». Я бы сказал, что, за исключением решетки, это разные варианты иконографии Бога, да и решетку можно рассматривать как изображение Града небесного. Сеть является современным инвариантом Града небесного или, может быть, точнее (имея в виду массу греховного контента, который там присутствует), Града иного, включающего в себя и рай, и ад. Отсюда логично, что это не небесный аналог каждого реального города, но единый град на всех.
Проблемой этой пары — «реальный и виртуальный город» — сегодня является то, что они не связаны физически. Град небесный авраамических религий, хотя и не совпадал с градом земным ни топографически, ни по морфологии, тем не менее был связан с ним десятками нитей, точек трансценденции, выражаясь гегельянски, или мест силы, используя кастанедовский сленг. Эти места отмечаются храмами, часовнями, статуями, позднее — музеями, университетами, институтами, парками. В доцифровую эпоху горизонты града земного и Града небесного сшиты друг с другом как стеганое одеяло. Теперь все иначе. Можно ответить на вопрос, где людям явился Бог, нельзя ответить на вопрос, где людям явился интернет. Везде. Это создает колоссальные сбои в логике построения города. Вы не можете выделить значимые и не значимые места, ваши пути больше не ведут к точкам, где собираются все, у вас больше нет мест силы, метафизика не организует физику. Если вы программист, вы, возможно, не видите проблемы, но попробуйте представить себе мучения градостроителя, который обнаруживает, что Кремль и Мытищи — это равноправные места. Есть, кстати, основания предполагать, что в ближайшем будущем с той же проблемой столкнутся девелоперы и риэлторы. Формула создателя крупнейшей английской фирмы по торговле недвижимостью Land Securities лорда Сэмюэла Гарольда о трех факторах в оценке недвижимости — «location, location and location» — теряет значение. Вместо этого теперь Wi-Fi, Wi-Fi and Wi-Fi.
В роли территорий в сети выступают сообщества. И даже больше — одно сообщество виртуального града. Теоретически в него вовлекается все человечество. Эту идею с большим пафосом разворачивает Томас Фридман в книге «Плоский мир. Краткая история XXI века». Смысл там отчасти в том же равноправии Кремля и Мытищ, только речь идет о вовлечении во всеобщий креативный процесс индусов из Бангалора и мормонок из Солт-Лейк-Сити. Этот гимн интеллектуальному объединению когнитариата всех стран не может не впечатлять. Для сторонних наблюдателей потрясением стала электронная коллаборация 1990–2000-х, когда тысячи программистов начали работать над созданием программ с открытым кодом (как Linux) и сломали товарно-денежную рамку развития интернет-среды. Это была реально работающая система, в которой каждый вносил свой вклад в общее дело, не получая взамен ничего, кроме признания. Когда сегодня мы поражаемся степени левизны настроений интеллектуалов нового поколения, надо принимать во внимание, что у них был реальный, жизненный опыт построения града на холме по принципу «от каждого по способности, каждому по потребности», у них есть основания считать, что коммунизм может работать.
К сожалению, этот принцип оказался обратимым — когда та же концепция была перенесена с форумов профессионалов в социальные сети, которые не производят иного полезного всем контента, кроме воздуха единения, выяснилось, что в работе за лайки есть свои минусы. Хотя бы потому, что простым способом получить этот лайк оказалось участие в коллективном осуждении людей или явлений, и вместо прекрасного единения вообще мы теперь наблюдаем единение в хейт-кампаниях. Впрочем, и тут есть основания для удовлетворения — выяснилось, что коммунизм не только работает, но и всегда работает более или менее одинаково. Начинаясь как движение жаждущих признания идеалистов-бессребреников, он быстро движется в сторону прискорбного хунвейбинства.
После Ницше только ленивый философ не думал о проблеме смерти Бога, и до известной степени все устремления ХХ века в области культуры можно описать как попытки заново его обрести. В недавней книге Питера Уотсона «Эпоха пустоты» они так или иначе систематизированы и описаны, там много, от современного танца до психоанализа. Традиционно полагалось, однако, что если поэзия или музыка и ищут утраченного Бога, то есть все же люди более прагматические и приземленные, которые заняты наукой и техникой. Теперь оказывается, что это совершенно не так — в то время, пока все остальные его искали, эти просто его построили. Забавно, конечно, что эта реинкарнация Бога или, скажем, места, где пребывает божественная сила, выросла из необходимости координации систем ПВО, научных и технологических разработок и финансовых отчетов. С другой стороны, люди индустриальной эпохи и не могли вырастить его из чего-то другого, кроме своих повседневных занятий. И выйти он не мог из иного места, кроме как из фабрики на городских задах — Deus ex machina в буквальном смысле, где machina — машина.
В длинной перспективе эта конструкция выглядит просто как очередной этап эволюции базового концепта. В воспоминаниях о Циолковском Александр Чижевский пишет следующее: «Константин Эдуардович развил мысль об исчезновении твердой, жидкой и газообразной материи и о ее преобразовании в лучистый вид энергии, что не ново и диктуется эйнштейновской формулой эквивалентности энергии и массы. Человечество тоже изменяется и наконец, через миллиарды лет, превращается в единый вид лучистой энергии, то есть единая идея заполняет все космическое пространство. Это — предел сопроникновения в грядущее, возможно, что это — предел мучительной жизни вообще. Возможно, что это — вечное блаженство и жизнь бесконечная. Космос превратится в великое совершенство. Перейдя в лучистую форму высокого уровня, человечество становится бессмертным во времени и бесконечным в пространстве». Я думаю, что предсказывать эволюцию сети исходя из развития технологий или программного обеспечения — непродуктивное занятие, тут слишком много неопределенностей. Но мне кажется, мы можем легко ее предсказать, исходя из довольно-таки упорного стремления человечества к некоторым архетипам, где облако интернета более или менее похоже на видения Циолковского, а они, в свою очередь, подозрительно напоминают исихастские размышления о свете как божественной сущности, которые особенно остро звучат в эпоху оптоволокна. В этом смысле интернет — просто машинка для производства божественного света, импульсы которого форматированы голосами человеческих душ.